Russian translation of Nahuatl cultural markers in the Mexican prose of the second half of the 20th century

Abstract

Мексиканский национальный вариант испанского языка насыщен науатлизмами – заимствованиями из языка науатль, на котором говорят потомки древних ацтеков. В течение нескольких веков, начиная с Конкисты, мексиканский испанский усваивал ацтекские названия местных растений, животных, новых для европейцев блюд и предметов одежды. На сегодняшний день влияние языка науатль ощущается и за пределами Мескиканской Республики. Многие науатлизмы вошли в общеиспанский словарь, а некоторые даже проникли в другие языки земного шара, включая русский (шоколад, томат, койот). Однако, за исключением хроник конкистадоров, науатлизмы почти не появляются в мексиканской литературе вплоть до 20 века. Литература, тяготевшая к классическим европейским моделям, не желала замечать разговорную лексику индейского происхождения. После Мексиканской Революции 1910 года культурный мир обратил внимание на индейцев как на символ свободной нации. Несколько десятилетий спустя мексиканская литература стала свидетельницей подъёма «индихенисткого» романа (novela indigenista). Представители данного течения – Хуан Рульфо, Росарио Кастельянос и Карлос Фуэнтес – вдохновили нас на данное исследование. Их романы, особенно сборник Равнина в огне, буквально кишат науатлизмами. Это не случайность, а единственный способ достоверно отразить глубокий синкретизм мексиканской культуры. Как и следовало ожидать, заимствования из языка науатль представляют определенные сложности при переводе на русский. Сложности возникают по двум причинам: во-первых, в большинстве случаев референт неизвестен русскоязычному читателю, а во-вторых, науатлизмы имеют специфическое прагматическое значение. Это - культурные маркеры в полном смысле этого слова. В общих чертах, перевод культурных маркеров выполняется одним из двух следующих способов: переводчик либо сохраняет как можно больше компонентов значения языкового знака, либо нейтрализует знак до хорошо знакомого читателю значения. Другими словами, он прибегает к семантическому или коммуникативному переводу. Как известно, ни одна из тактик не совершенна. Первая усложняет текст и, в конечном итоге, утомляет читателя; вторая рискует исказить смысл оригинала, уступив место переводческому произволу. Но, как мы уже сказали, это лишь в общих чертах. В нашем исследовании мы анализируем конкретные стратегии перевода науатлизмов, сравнивая примеры переводов, выполненных П. Глазовой (Педро Парамо и Равнина во огне), М. Абезгауз (Молитва во тьме) и М. Былинкиной (Старый гринго), даём им оценку, комментарии и предлагаем, где считаем необходимым, альтернативные варианты перевода.

La variante nacional del español hablada en México está impregnada de nahuatlismos. Son palabras prestadas del náhuatl, el idioma nativo de los indios nahuas, descendientes del antiguo pueblo azteca. Desde hace el siglo XVI el español mexicano ha ido prestando dichos vocablos para denominar especies de plantas y animales aborígenos, nuevas comidas, tipos de vestimenta y otros conceptos. Hoy en día, la influencia del náhuatl se extiende más allá de las fronteras de la República Mexicana. Muchos nahuatlismos se incorporaron al vocabulario panhispano; algunos de ellos penetraron a otras lenguas del mundo, incluyendo el ruso (chocolate, tomate, coyote). Sin embargo, a menos en las crónicas de conquistadores, los nahuatlismos casi no aparecen en la literatura mexicana hasta el siglo XX. Una literatura que imitaba los moldes clásicos europeos no podía admitir al léxico indio perteneciente al habla popular. Tras la Revolución Mexicana del 1910 el mundo artístico dirige su mirada hacia el indio como símbolo de una nación independiente. Unas décadas más tarde la literatura mexicana presencia el surgimiento de la corriente indigenista, cuyos principales exponentes Juan Rulfo, Rosario Castellanos y Carlos Fuentes inspiraron la presente investigación. Sus obras, especialmente la recopilación de cuentos El llano en llamas, están repletas de nahuatlismos. No es ninguna coincidencia, de hecho, es la única manera de crear una imagen fiel de un sincretismo intrínseco de la cultura mexicana. Como cabía esperar, los préstamos del náhuatl presentan ciertas dificultades a la hora de traducirlos al ruso. Esta dificultad se debe a dos causas: por un lado, en la mayoría de los casos el referente es desconocido para el lector ruso, y por otro lado, los nahuatlismos transmiten una significativa carga pragmática. Son marcadores culturales por excelencia. En grandes rasgos, se puede realizar la traducción de marcadores culturales optando por una de las siguientes vías: manteniendo en el mayor grado posible los elementos del significado, o neutralizando el concepto hasta un referente familiar para el lector meta. En otras palabras, se recurre a la traducción semántica o la comunicativa. Como es bien conocido, ninguna de las dos tácticas es perfecta. La primera corre el riesgo de dificultar el texto hasta fastidiar al lector, la segunda puede desfigurar el sentido original dejando espacio a cierta arbitrariedad del traductor. Pero esto, como ya hemos dicho, es una visión general. En nuestra investigación estamos analizando varias estrategias concretas de traducción de nahuatlismos, comparando ejemplos de traducción realizados por P. Glazova (Pedro Páramo y El llano en llamas), M. Abezgauz (El oficio de tinieblas) y M. Bylinkina (El gringo viejo), criticando las decisiones traductológicas donde lo consideramos pertinente, siempre ofreciendo traducciones alternativas.