Obligations in rem in the Russian Law

Abstract

Целью исследования является исследование института вещных обязательств и обоснование допустимости существования данного вида обязательств в российском праве.

Проделанное исследование позволяет сделать выводы, которые можно отразить в следующих тезисах. 1. Несмотря на то что отечественное законодательство и правоприменительная практика не оперируют термином «вещное обязательство», данный вид обязательств существует и активно используется в российском праве. В частности, вещные обязательства могут быть обнаружены в статье 1140 ГК РФ, части 3 статьи 158 ЖК РФ, статье 21 Закона об обществах с ограниченной ответственностью. Кроме того, Верховный Суд активно использует данный вид обязательств, указывая на свойство следования, к примеру, обязательств из договора долевого участия в строительстве и обязательств по сносу самовольных построек. 2. Использование термина «вещное обязательство» для наименования данного вида обязательств создает риск смешения данной категории с вещными правами или возобновления дискуссии о вещно-обязательственных правах, а также не отображает существование рассматриваемых обязательств в иных сферах частного права, к примеру, праве интеллектуальной собственности. Между тем на сегодняшний день сохранение существующей терминологии представляется наиболее удачным, поскольку поспешное переименование вещных обязательств без их изученности может привести к тому, что новое наименование будет порождать схожие проблемы. 3. Используемые в литературе и зарубежных правопорядках дефиниции вещного обязательства представляются неудачными. Поэтому нами может быть предложено следующее определение вещного обязательства. Вещным обязательством является относительное правоотношение, обладающее тесной связью с правом на объект гражданских прав и, как следствие, следующее за данным правом при смене обладателя права на данный объект в силу своей публичности. 4. Вещные обязательства, как и любой юридический институт, обладает атрибутами. К специфическим атрибутам вещного обязательства, выделяющим его среди иных обязательств, могут быть отнесены тесная связь обязательства с правом на объект гражданских прав и публичность такого обязательства. При этом под тесной связью обязательства с правом на объект гражданских прав понимается такая юридическая связанность обязательства и права, при которой отсутствие права предполагает невозможность существования обязательства. Публичность же обязательства предполагает осведомленность третьих лиц о его существовании и его содержании в силу включения в реестр или в отдельных случаях – осведомленности приобретателя, обремененного объекта гражданских прав. 5. Российское частное право не содержит серьезных догматических препятствий для существования вещных обязательств в отечественном правопорядке. В частности, используемая в нашем праве система построения вещных прав (модель «вычленения») не препятствует созданию вещных обязательств, поскольку имманентно предполагает невозможность учреждения вещных прав с аналогичным содержанием. Не вступает в противоречие с вещными обязательствами и принцип numerus clausus, введенный изначально, в частности, для информационной безопасности участников гражданского оборота. Так, сегодня сведения о любом обременении, а также о его содержании, могут отображаться в реестре прав на недвижимость наиболее казуистичным и полным образом. Поэтому с содержанием любого вещного обязательства заинтересованное лицо может ознакомиться в реестре. Кроме того, придание обязательству свойства следования не вступает в противоречие с правовой природой обязательства и не создает «вещно-обязательственных» правоотношений, поскольку свойство следования не является исключительным атрибутом вещных прав. 6. Нет оснований утверждать и о том, что имеются политико-правовые причины, препятствующие использованию вещных обязательств в российском праве. Используемые сегодня для регулирования общественных отношений правовые и социальные институты недостаточны, поэтому не всегда имеется возможность эффективно защитить права и реализовать законные интересы лиц, в частности, собственников недвижимости. К примеру, отсутствие в российском праве отрицательных сервитутов, а также крайне неразвитое административно-правовое регулирование права на вид, приводит к невозможности собственников объектов недвижимости защитить свои имущественные и неимущественные права при застройке смежных земельных участков. При этом использование вещных обязательств не предполагает устранение сервитутов, соседского права, а также иных легальных ограничений права собственности и неправовых социальных норм. Поскольку сферы действия обозначенных институтов не способны покрыть весь спектр интересов собственника, нуждающихся в защите и реализации, вещные обязательства могут существовать наряду с сервитутами, соседским правом и иными признанными в российском праве институтами.

The purpose of the study is to study the institution of real obligations and justify the admissibility of the existence of this type of obligations in Russian law.

This study allows us to draw conclusions that can be reflected in the following theses. 1. Despite the fact that domestic legislation and law enforcement practice do not use the term “property obligation”, this type of obligation exists and is actively used in Russian law. In particular, real obligations may be found in Article 1140 of the Civil Code of the Russian Federation, Part 3 of Article 158 of the Housing Code of the Russian Federation, Article 21 of the Law on Limited Liability Companies. In addition, the Supreme Court makes active use of this type of obligations, pointing to the property of following, for example, obligations from the contract of equity participation in construction and obligations for the demolition of unauthorized buildings. 2. The use of the term “property obligation” to name this type of obligation creates the risk of mixing this category with real rights or resuming the discussion of real-obligation rights, and does not reflect the existence of the obligations under consideration in other areas of private law, for example, intellectual property law. Meanwhile, to date, the preservation of existing terminology seems to be the most successful, since the hasty renaming of real obligations without their study may lead to the fact that the new name will give rise to similar problems. 3. The definitions of a real obligation used in literature and foreign legal orders are unsuccessful. Therefore, we can offer the following definition of a real obligation. A real obligation is a relative relationship that has a close relationship with the right to an object of civil rights and, as a consequence, following this right when the holder of the right to this object changes due to its publicity. 4. Real obligations, like any legal institution, has attributes. The specific attributes of a real obligation, distinguishing it from other obligations, can be attributed to a close connection of the obligation with the right to an object of civil rights and publicity of such an obligation. At the same time, a close connection of an obligation with a right to an object of civil rights is understood to be such a legal connectedness of obligation and right, in which the absence of right implies the impossibility of the existence of an obligation. Publicity of the obligation implies awareness of third parties about its existence and its content due to inclusion in the register or, in some cases, awareness of the acquirer burdened with the object of civil rights. 5. Russian private law does not contain serious dogmatic obstacles to the existence of real obligations in the domestic legal order. In particular, the system of construction of property rights used in our law (the “isolation” model) does not prevent the creation of property obligations, since it immanently assumes the impossibility of establishing property rights with similar content. The principle numerus clausus, which was introduced initially, in particular, for the information security of participants in civilian traffic, does not conflict with the material obligations. So, today information about any burden, as well as its content, can be displayed in the register of real estate rights in the most casuistic and complete way. Therefore, the content of any proprietary obligation can be found in the register. In addition, imparting the obligation of the property of the following does not conflict with the legal nature of the obligation and does not create “property obligations” legal relations, since the property of the following is not an exclusive attribute of property rights. 6. There is no reason to assert that there are political and legal reasons that impede the use of real obligations in Russian law. The legal and social institutions used today for regulating social relations are insufficient, therefore it is not always possible to effectively protect the rights and realize the legitimate interests of individuals, in particular, property owners. For example, the absence of negative servitudes in Russian law, as well as the extremely underdeveloped administrative and legal regulation of the right to view, makes it impossible for property owners to protect their property and non-property rights when building adjacent land plots. At the same time, the use of property obligations does not imply the elimination of servitudes, neighborhood law, as well as other legal restrictions on property rights and non-legal social norms. Since the scope of the designated institutions is not able to cover the entire range of interests of the owner in need of protection and implementation, property obligations may exist along with servitudes, neighboring law and other institutions recognized in Russian law.