Рецензия на выпускную квалификационную работу Александры Сергеевны Куликовой «Система стиха А. М. Добролюбова» на соискание степени бакалавра филологии Выпускная квалификационная работа А.С. Куликовой посвящена изучению системы стиха А.М. Добролюбова. В историю русской литературы Добролюбов вошел как создатель одной из самых оригинальных и эпатажных жизнетворческих программ начала ХХ века: «самый дерзкий из ранних декадентов-жизнестроителей: держался как жрец, курил опиум, жил в черной комнате и т.д.; потом ушел “в народ”, основал секту “добролюбовцев”; под конец жизни почти разучился грамотно писать, хотя еще в 1930-х годах, всеми забытый, делал попытки печататься», – писал о Добролюбове М.Л. Гаспаров (Гаспаров М.Л. Русский стих начала ХХ века в комментариях. М., 2001. С. 274). Как и у многих поэтов того времени – В.Я. Брюсова, К.Д. Бальмонта, И.С. Рукавишникова, А.А. Блока, А.А. Ахматовой, В.В. Маяковского, М.И. Цветаевой и др., жизнетворческая программа Добролюбова предполагала сознательное и планомерное построение поэтом собственного образа, который проявлялся и опознавался современниками через «тексты жизни» (характерные детали внешности, поведенческий рисунок и т.д.) и «тексты искусства» (словесные тексты, герой которых был наделен узнаваемыми чертами автора). Как справедливо отмечает А.С. Куликова во «Введении» к дипломной работе, эпатажность личности Добролюбова еще при его жизни стала причиной формировании легендарной репутации поэта, которая была прочно закреплена в мемуарной и критической литературе и в значительной степени предопределила угол зрения на добролюбовскую поэзию в литературе научной: изучению личной биографии писателя исследователи, как правило, уделяли больше внимания, нежели описанию поэтики его текстов. Между тем подчеркнутая необычность литературного творчества Добролюбова не уступала эпатажности его поведенческого рисунка. Краткий обзор критической и научной литературы о поэзии Добролюбова, приведенный А.С. Куликовой во «Введении», демонстрирует, что главной чертой, определяющей специфику художественной системы поэта, являлся резкий разрыв с традициями русской поэзии XIX века – этот тезис в современном литературоведении является общепринятым. Однако стратегии преодоления традиций классической литературы и формирования индивидуально-авторской системы на принципиально новых для русской литературной поэзии основаниях до сих пор остаются выявленными лишь отчасти. Авторы научных работ о стихотворном наследии Добролюбова – К.М. Азадовский, Е.В. Иванова, И.А. Гунин, И.П. Смирнов, А. Ханзен-Леве, А.А. Кобринский и др. – ставили своей целью охарактеризовать эксперименты поэта на образном, мотивном, стилевом и жанровом уровнях. Проблемы стихосложения Добролюбова на сегодняшний день изучены гораздо слабее: достаточно сказать, что к настоящему времени не было опубликовано ни одной работы, специально посвященной описанию его стиха как целостной системы, не существует ни метрико-строфического справочника к произведениям поэта, ни словаря его рифм, ни других справочных изданий по стиху Добролюбова. Одной из причин этого, безусловно, следует считать недостаточную разработанность типологии форм русского стиха. При описании значительной части текстов Добролюбова решение таких вопросов, как «стих это или проза?», «каким размером написано стихотворение?», «сколько в нем ритмических, а не графических стихов?», «рифмовано оно или нет?» и т.д., является серьезной научной проблемой. Именно поэтому, при описании общих тенденций развития русского стиха исследователи не раз сознательно выводили произведения Добролюбова за границы рассмотренного материала, отмечая их исключительность, нетипичность для русской поэзии (так, например, в статье «Русский народный стих и его литературные имитации» М.Л. Гаспаров писал: «Модернистская поэзия ХХ в. не разрабатывала народный тактовик, предпочитая экспериментировать с имитациями античной метрики или западноевропейской тоники. Подражания А.М. Добролюбова духовным стихам стоят на грани тактовика и молитвословного стиха и поэтому требуют особого рассмотрения» (Гаспаров М.Л. Русский народный стих и его литературные имитации // Гаспаров М.Л. Избранные труды: В 3 т. Т. 3. О стихе. М., 1997. С. 123)). Между тем, о редком своеобразии стиховых форм Добролюбова критики начали писать еще при его жизни. По приведенным А.С. Куликовой цитатам из критических статей начала ХХ века видно, что одни авторы эпохи (в том числе, и В.Я. Брюсов, С.Н. Дурылин) давали стиховым экспериментам Добролюбова высокую оценку; другие (как, например, А. Волынский), напротив, считали их свидетельством неумелости и творческого бессилия поэта, но новизна и оригинальность опытов Добролюбова со стихом не вызывала сомнений ни у кого. Обсуждение вопросов о стиховом новаторстве поэта было продолжено в научной литературе. Так, в обобщающих работах по истории русского стиха – вслед за А.С. Куликовой назову работы К.Ф. Тарановского, М.Л. Гаспарова, Ю.Б. Орлицкого – упоминание имени Добролюбова неизменно связано с перечислением экзотических для русской поэзии стиховых форм, маргиналий, стиховых кунштюков – в первую очередь, верлибров, имитаций молитвословного и народного стиха.  Все вышесказанное позволяет сделать вывод об актуальности дипломной работы А.С. Куликовой. Описание стиха Добролюбова дает необходимый материал для изучения художественной системы поэта, ее становления и развития; вносит вклад в исследование русской литературы и русского стиха начала ХХ века (в частности, в исследование поэзии русского символизма и постсимволизма). Актуальность дипломного сочинения также обусловлена тем, что оно способствует решению целого ряда наиболее острых проблем типологии форм русского стиха. Цель работы А.С. Куликовой состоит в выявлении специфики метрико-строфического репертуара Добролюбова в контексте русского стиха конца XIX – начала ХХ века. Исследование выполнено на материале полного корпуса опубликованных стихотворных текстов поэта; в общей сложности описано 135 произведений, 2816 стихов. Цель дипломного сочинения определяют его структуру. Помимо введения, заключения и библиографии, оно включает три главы и приложение. В первой главе предметом исследования становится метрика Добролюбова, во второй – строфика, третья глава специально посвящена описанию экспериментальных стиховых форм – имитаций молитвословного и народного стиха. Структура работы в целом представляется логичной, не ясно лишь, почему описание эволюции метрического репертуара в рамках первой главы дано в отдельном параграфе, тогда как исследование динамики строфики во второй главе в отдельный параграф не вынесено. При описании метрики и строфики А.С. Куликова руководствовалась теми принципами, которые были предложены авторами сборников «Петербургская стихотворная культура» (СПб., 2008; 2013) и опробованы на материале творчества русских поэтов разных эпох. Следование указанным принципам квалификации стиховых форм позволило А.С. Куликовой гарантировать верифицируемость результатов исследования метрики и строфики Добролюбова, а также впервые корректно сопоставить его стиховую систему с системами стиха русских поэтов второй половины XIX – начала ХХ века.  Наибольшей научной ценностью и новизной обладают выводы, сделанные в первых двух главах работы. На основе анализа статистических данных А.С. Куликова выявляет те черты, которые определяют значимость и уникальность метрико-строфического репертуара Добролюбова в контексте стиховых исканий эпохи модернизма и авангарда. Дипломантка убедительно доказывает, что метрико-строфическая система Добролюбова построена на принципиально иных основаниях, нежели у предшественников и современников. Поэзия Добролюбова отмечена богатством стихотворных размеров: в сравнительно небольшом корпусе текстов опробовано 38 самостоятельных размеров (для сравнения А.С. Куликова приводит данные по творчеству других поэтов начала ХХ века: метрический репертуар В.А. Комаровского включает 11 размеров, К.К. Вагинова – 21 размер, И.С. Рукавишникова, написавшего в 10 раз больше стихотворений, чем Добролюбов, – 52 размера). Пропорции метрических форм у Добролюбова также уникальны. Он решительно отказывается от активного использования типичных для русской поэзии ямбов и хореев (они встречаются менее, чем в 20 % произведений); доля трехсложников у Добролюбова примерно та же, что и у современников (около 20 %), но пропорции метров иные: предпочтение отдано не анапесту, который был наиболее популярен у авторов рубежа XIX–XX веков, а дактилю. Однако, по наблюдениям А.С. Куликовой, самой яркой чертой метрики Добролюбова является преобладание неклассических метров – их репертуар очень широк и включает 3-сложники с переменной анакрузой, дольники, тактовики, акцентный стих, свободный стих и микрополиметрию; в сумме на эти метрические формы приходится 55 % произведений, тогда в среднем по периоду их доля держится на уровне 25 %. Среди неклассических размеров абсолютно преобладают вольные (то есть размеры с нерегулярным чередованием количества иктов), а самым популярной формой в поэзии Добролюбова является свободный стих. Далее, неурегулированные метрические формы поэт, как правило, использует в сочетании расшатанными строфическими структурами: в его творчестве очень высока доля нетождественных строф и астрофического белого стиха с непредсказуемым чередованием клаузул. В первой и второй главах А.С. Куликова описывает метрико-строфический репертуар Добролюбова не только в синхроническом, но и в диахроническом аспекте, прослеживая этапы формирования системы стиха поэта. На основе выполненного описания дипломантка предлагает периодизацию творчества поэта, выделяя 4 основных периода: «символистский» (до 1895 года), наиболее тесно связанный с традициями предшествующей эпохи – в нем лидируют трехсложники, редко используются неклассические размеры, преобладают рифмованные графически разделенные строфы с четным числом строк (4-стишия, 2-стишия, 6-стишия); за «символистским» периодом следует «промежуточный» (он охватывает 1895–1899 годы) – в это время Добролюбов начинает активнее экспериментировать с неклассическими размерами и переходными метрическими формами, активно разрабатывает вольный акцентный стих, отказывается от традиционных графически разделенных строф в пользу неразделенных строф и астрофического белого стиха; третий период – с 1899 по 1910 год – А.С. Куликова именует «религиозным», а в качестве его основных особенностей выделяет «использование преимущественно неклассических размеров, свободного стиха» (с. 37), а также широчайшее распространение неразделенных нетождественных строф и астрофического белого стиха; заключительный «пролетарский» период, который следует за долгим перерывом в литературной деятельности и начинается в 1920-е годы, характеризуется возвратом к классическим метрам и традиционным равнострофическим структурам. В целом данная периодизация представляется обоснованной; дополнительного разъяснения требует лишь один вопрос: как она соотносится с теми периодизациями, которые были ранее предложены исследователями творчества Добролюбова на основе анализа других уровней поэтических текстов (тематического, сюжетного, мотивного, образного и т.д.)? Помимо перечисленных достоинств дипломное сочинение А.С. Куликовой имеет ряд недостатков. К числу наиболее серьезных относится, во-первых, неоправданная краткость некоторых фрагментов текста, требующая от исследователя повторного описания поэтического наследия Добролюбова (в частности, в работе А.С. Куликовой не указано, сколько произведений и строк было написано Добролюбовым в каждом из периодов творчества; неоднократно используются сокращенные ряды перечислений, которые невозможно реконструировать: «появляются различные размеры ямба от Я3 до ЯВ» (с. 30) и т.п.)). Во-вторых, существенным недостатком работы является небрежность, а в некоторых случаях даже некорректность, в использовании терминов. Так, например, на с. 25 А.С. Куликова цитирует стихотворение «Прощайте, птички, прощайте, травки…»: «Прощайте птички, прощайте, травки / Вас не видать уж долго мне. / Иду в глубокие темницы, / В молитвах буду и в постах. / Иду в глубокие темницы, / В молитвах буду и в постах…» Текст сопровождается следующим комментарием А.С. Куликовой: «В данном стихотворении отсутствует рифма как таковая, а связь между строками образуется с помощью лексических повторов» (выделено мною – О.Л.). Понять из этого комментария, каким образом квалифицируется строфическое строение текста (в частности, учитываются ли словесные повторы на концах строк как тавтологические рифмы или строфы рассматриваются как безрифменные), невозможно. Этот же текст цитируется на с. 40, причем характеристика его строфического строения иная: «В <…> стихотворении используется рефренная рифма, и шестистишия по сути представляют собой четверостишия с повторением двух первых строк» (выделено мною – О.Л.). Вопрос о том, какая же строфическая форма использована в стихотворении, в работе остается без ответа. На с. 35 о стихотворении «Советский дворянин» сказано, что оно написано разностопным анапестом с чередованием 3- и 4-стопных строк, тогда как на самом деле Добролюбов использует вольный дольник с чередованием 2-, 3- и 4-иктных стихов. Максимальная концентрация подобных неточностей характеризует третью главу – «Молитвословный стих в творчестве А.М. Добролюбова», которая вызывает наиболее серьезные вопросы. В этой главе формулируется одна из самых интересных гипотез дипломного сочинения: согласно точке зрения А.С. Куликовой, «молитвословный стих у Добролюбова становится стрежнем, объединяющим библейскую традицию и русское народное поэтическое творчество с собственными идеями и мыслями поэта. <…> из текстов различной жанровой природы создается единый текст...» (с. 60). Между тем достаточных доказательств этой гипотезы А.С. Куликова не приводит. Самый серьезный вопрос состоит в том, какие признаки А.С. Куликова считает характеризующими для молитвословного, духовного и былинного стиха, по каким параметрам дифференцирует эти формы, и, соответственно, по каким параметрам выделяет и противопоставляет друг другу имитации молитвословного, духовного и былинного стиха в творчестве Добролюбова. Поясним актуальность этого вопроса лишь одним примером. На с. 50 указано, что под определением молитвословного стиха в работе понимается свободный стих, в котором строки связаны анафорами и синтаксическим или тематическим параллелизмом. Однако, далее А.С. Куликова цитирует стихотворение «Бог-Отец» и сопровождает его следующим комментарием: «Несмотря на то, что это произведение написано не свободным стихом, а тактовиком, оно воспринимается как молитвословный текст: это происходит за счёт анафорических повторений, дактилических окончаний, свойственных народному стиху, синтаксического параллелизма, а также соответствующей лексики. <…> Данный текст – единственный пример использования формы молитвословного стиха не только в первом сборнике поэта, но и во всём его раннем творчестве» (с. 50–51; выделено мною – О.Л.); в то же время на с. 58 о стихотворении «Господи, где сила Твоя и весна Твоя?..» сказано: «Помимо черт молитвословного стиха, здесь есть и признаки народного, былинного: это, например, диалектные формы возвратных глаголов (расстилалися…), а также преобладание дактилических окончаний, характерных для народного стиха» (выделено мною – О.Л.).  «Приложение» к работе содержит синхронические таблицы со статистическими данными по метрике и строфике Добролюбова. Единственное замечание, которое неизбежно возникает при работе с приложением, связано с отсутствием диахронических таблиц и указателей по метрике и строфике: это обстоятельство затрудняет восприятие текста первых двух глав. Список использованной и цитируемой литературы включает 7 источников и 50 научных, критических и справочных изданий. Библиография работ о жизни и творчестве Добролюбова представлена достаточно полно. Однако, в списке литературы отсутствует целый ряд научных работ – историко-литературных и стиховедческих, специально посвященных тем проблемам, которые рассматривает А.С. Куликова: так, не упомянуто ни одно исследование Б.В. Томашевского, В.Е. Холшевникова, Д.Е. Максимова, С.С. Аверинцева; крайне бедна библиография работ о народном стихе; отсутствуют указания на академические истории русской литературы; неполнотой характеризуется и раздел справочной литературы – в нем, в частности, нет «Литературной энциклопедии», «Краткой литературной энциклопедии», «Симфоний на Ветхий и Новый завет». Кроме того, библиографический список содержит ряд неточностей и опечаток (так, под сороковым номером на с. 69 вместо «Инструкции к составлению метрико-строфических справочников…» указана «Инструкция к подготовке метрико-строфических справочников», а «Материалы по метрике, строфике и ритмике» названы «Материалами по метрике, строфике и рифме»). Все сказанное выше позволяет резюмировать, что работа А.С. Куликовой соответствует требованиям, предъявляемым к выпускным квалификационным работам и, при условии ответов на поставленные вопросы, заслуживает положительной оценки.  Доцент кафедры истории русской литературы,  к.ф.н. О.С. Лалетина