ОТЗЫВ РЕЦЕНЗЕНТА ВЫПУСКНОЙ КВАЛИФИКАЦИОННОЙ РАБОТЫ Ксении Максимовны Хомяковой «Латинские и греческие авторы в Historia Augusta»  Тема работы Ксении Максимовны, а также широта охвата этой темы, демонстрируемая уже оглавлением, вызывают поначалу оторопь. Даже стандартное в таких случаях клише «это сюжет для диссертации / монографии» здесь не годится, потому что «Латинские и греческие авторы в Historia Augusta» – это, пожалуй, сюжет для конференции или сборника статей разных ученых. В самом деле, вопрос «Читали ли SHA Аврелия Виктора, Диона Кассия или Геродиана?» (с которыми они описывают одну и те же эпоху) – это вопрос о том, откуда авторы знают сообщаемые ими сведения, и решаться он должен методами исторического источниковедения: сличаются версии событий, их последовательность и датировки, взвешивается возможность общего источника и т. д. Напротив, вопрос «Читали ли Scriptores Светония?» (с которым они, понятно, не совпадают по содержанию, но перекликаются в таких материях, как композиция, выстраивание аргументации, метод создания портрета и т. д.) – это вопрос совершенно иного толка, литературоведческий: здесь надо вести речь о месте SHA в биографической жанровой традиции, об их литературной программе и ориентирах. Наконец, вопрос об особенностях цитирования «Энеиды» у SHA (какие отрывки выбирают, с какой целью используют, как видоизменяют цитаты и т. д.) требует работы совершенно особенного рода – условно назовем ее комментаторской. Бесспорно, классический филолог должен уметь все, но возможно ли объединить столь непохожие сюжеты в рамках одного сочинения? Ксении Максимовне это удается, однако дорогой ценой: значительная часть ее работы имеет реферативный характер, и это, увы, основная ее особенность. Разделы о Ювенале, Светонии, Геродиане, Дексиппе целиком и полностью посвящены изложению мнения одного ученого (в первом случае – Кэмерона, во втором – Берда, в третьем и четвертом – Барнса): у него берутся и все до единого примеры для сопоставления, и доводы. Сразу скажу, что все ссылки аккуратно расставлены по своим местам, Ксения Максимовна действует абсолютно открыто и честно, более того, ее резюмирующие пересказы толковы, стилистически внятны и полезны для знакомства с предметом – но ни какой-либо критики, ни каких-либо добавлений к чужой аргументации, ни новых примеров, ни самостоятельной работы с текстом Истории Августов здесь не просматривается.  Гораздо интереснее обстоит дело в тех случаях, когда (как в разделах о Марии Максиме или Аврелии Викторе) по вопросу есть несколько противоборствующих точек зрения; тут сам характер материала заставляет Ксению Максимовну так или иначе вмешиваться в полемику, изложение становится проблемным, автор принимает чью-то сторону, солидаризируется или даже спорит с чьими-то доводами. Между тем «изученность» вопроса об источниках SHA не стоит преувеличивать: построения исследователей, бесстрастно излагаемые Ксенией Максимовной, буквально на каждом шагу хочется оспаривать или по крайней мере проверять, и как К. М. удается от этого удерживаться, непонятно. Неужели она считает равно убедительными все до единого примеры «аллюзий» на Ювенала, которые приводит Кэмерон в своей статье – даже параллель между Iuv. 12, 106  (Caesaris armentum nulli servire paratum / Privato) и SHA Aurel. 5, 6: Solusque omnium privatus Aurelianus elephanti dominus fuit? Но ведь само по себе представление о том, что слон – «животное царей», настолько распространено, что попало даже в артемидоровский сонник (I, 37; II, 12) и обсуждается в научной литературе о слонах в античности (см. статью Макса Велльмана Elefant в RE или монографию Дж. Скалларда “The Elephant in the Greek and Roman World”). Очевидной передержкой кажется нам идея Д. Мейджи, который видит в упоминании плаща bardocucullus (и еще раз cucullus Bardaicus) литературную реминисценцию пассажа Mart. I, 53, где слово bardocucullus появляется впервые. Кажется, нет ничего удивительного, что название какого-то предмета одежды встречается у римских авторов редко – не всегда есть повод его упомянуть. Видеть в обоих упоминаниях bardocucullus отражение реальной жизни, а не литературы побуждает и то обстоятельство, что Historia Augusta – вообще кладезь лексики, обозначающей различные плащи: эта деталь императорского туалета в многочисленных ее разновидностях, в том числе и экзотических, настолько часто упоминается в биографиях сборника, что это стало предметом двух статей Франца Кольба (Kolb F. Die paenula in der Historia Augusta // Bonner Historia-Augusta Colloquium 1971. Bonn, 1974. S. 81–101; Idem. Römische Mäntel: paenula, lacerna, μανδύη // MDAI. Röm. Abt. 1973. Bd 80. S. 69 ff.). К тому же сам факт знакомства SHA с Марциалом не стоит преувеличивать, да еще так разительно, как это делает К. М. (с. 14: «Имя Марциала не раз упоминается в Historia Augusta, часто о нем говорится как о любимом императорами поэте. Например…» – и дальше приводится единственное в сборнике место, отвечающее этим характеристикам!). Поскольку мы очень хотели бы все-таки спровоцировать Ксению Максимовну, хотя бы во время защиты, на дискуссию и высказывание собственного мнения – а при столь основательном знакомстве с текстом и литературой оно не может не появиться, – зададим ей несколько вопросов, возникших при чтении работы.  В первом, вергилианском разделе К. М. вслед за Ризом замечает, что в большинстве случаев, когда в Historia Augusta цитируется «Энеида» (все они связаны или с настоящими гаданиями по sortes Vergilianae, или, как в Ael. 4, 1, со словами Адриана, произнесенными в разговоре о будущем), цитаты берутся из пророчества Анхиза в шестой книге. Получается (здесь К. М. опять-таки приводит мнение Риза, с которым солидаризуется), что автор имел особое пристрастие к этому месту поэмы и знал его буквально наизусть – а поскольку цитаты из шестой книги рассыпаны по биографиям, подписанным разными именами, это пристрастие получается аргументом в пользу единого авторства сборника. Здесь, однако, хочется выдвинуть встречную гипотезу: если во всех случаях применения sortes Vergilianae, которые приведены в Historia Augusta, ответом служат стихи из пророчества Анхиза (а также из пророчества Юпитера в книге первой), не означает ли это, что в гаданиях по Вергилию – по крайней мере в их «официальной», практиковавшейся в храмах ипостаси, где тянули заранее заготовленные жребии с цитатами – использовался не весь текст поэмы, а только те места, которые содержали предсказания о будущем Рима? В самом деле, кажется естественным заключить, что пророчества, вложенные поэтом в уста богов и героев, могут иметь далеко идущий смысл и относиться к современности; в этом случае выбранные места из «Энеиды» выступали бы аналогом столь ценимых римлянами Сивиллиных книг. И наоборот: много бы предсказательного смысла имели бы строки о любви Дидоны, или перечень убиваемых в бою героев, или описания природы и все прочее, чем полна поэма Вергилия?  В этом же разделе приводится (вновь со ссылкой на Риза) соображение о том, что слова sortem tollere в Clod. Alb. 5, 4 неуместны, т. к. в храме Аполлона в Кумах гадали иначе, чем в пренестинском храме Фортуны, где жребии вынимали из специального сосуда. Но нельзя ли понимать sortem tollere метафорически, а не буквально? Скажем, греческий глагол ἀναιρέομαι, буквально означающий то же, что tollere, оказался перенесен на предсказания любого типа – даже на ответы пифии, которая никаких жребиев не вынимала. Во всех ли остальных случаях, когда в римской литературе используется выражение sortem tollere, имеется в виду буквальный смысл? Укажем кроме того, что две «склеенные из частей» вергилианские цитаты, встречающиеся в HA (Ксения Максимовна говорит о них на с. 11; в обоих случаях речь вновь идет о предсказаниях) не представляют из себя чего-то исключительного, как воспринимает их автор («такой необычный способ цитирования <…> с малой долей вероятности мог бы быть использован разными людьми»). Именно так нередко поступают с Гомером в греческой риторической и философской традиции, рождая афоризмы ценой контаминации двух пассажей. Об одном подобном случае (в «Риторике» Аристотеля) писала когда-то Е. Л. Ермолаева, другим (крылатая цитата о «дыме отечества», скомбинирован¬ная из стихов Od. I, 58 и  IX, 34, у ритора Менандра и Стобея) доводилось заниматься мне. Резюмируем. Ксении Максимовне удалось разобраться в истории запутанных подчас источниковедческих вопросов, связанных с трудным и проблемным текстом. Литературы прочитано много, мнения предшествующих исследователей изложены компетентно и внятно. Мы признаем. что эта задача сама по себе отнюдь не является элементарной; в какой мере для автора ВКР допустимо этой задачей и ограничиться, предстоит решить комиссии.           к. ф. н., доц. кафедры классической филологии СПбГУ  Всеволод Владимирович ЗЕЛЬЧЕНКО