РЕЦЕНЗИЯ на выпускную квалификационную работу обучающегося СПбГУ Кристины Евгеньевны Константиновой на тему «Поэма Сульпиция о Фаэтоне» В работе Кристины Евгеньевны Константиновой исследуется необычный текст, во-первых, потому что он был написан ребенком одиннадцати лет, во-вторых, потому что этот текст был высечен на надгробии этого безвременно умершего ребенка. Речь идет о небольшой гексаметрической поэме – 43 стиха – Квинта Сульпиция Максима, высеченной на его надгробном памятнике, вместе с посвященными ему латинской прозаической и двумя греческими элегическими эпитафиями. Автор задается целью прокомментировать поэму и очертить круг литературных источников юного поэта, жившего в Риме в первом веке новой эры, следовательно, может дополнить наши знания о каноне чтения римского школьника того времени и показать, каков был вкус начитанного и одаренного ребенка, а имплицитно и его родителей или учителя. Работа состоит из Введения, четырех глав, Заключения, Списка использованной литературы (54 наименования на английском, немецком, французском, итальянском, русском, а также греческом и латинском языках), и также Приложения, всего 56 страниц. Во Введении коротко рассказано об истории находки, месте хранения памятника, а также о научной литературе, которую автор использовал в своей работе. Первая глава называется «Квинт Сульпиций Максим», в ней автор дает описание надгробного памятника Сульпиция, представить который помогает и материал Приложения. Затем на основании латинской и греческих эпитафий, высеченных на памятнике, автор реконструирует жизнь Сульпиция: он прожил 11 лет, 5 месяцев и 12 дней, участвовал в престижном Капитолийском агоне в Риме наряду с 52 поэтами (в юношеской или даже детской категории, как предполагает автор) и cum honore discessit, т.е. «стяжал награду», как переводит КЕ, или, возможно, вышел из него с честью, получив одобрение судей. Перевод латинской надписи не вызывает возражений, кроме «его импровизированные стихи приведены ниже» (versus extemporales eo subiecti sunt), м.б., лучше «расположены/приведены здесь», т.к. они композиционно расположены именно выше надписи и по обе стороны статуи. Большинство исследователей предполагает, что родители Сульпиция были вольноотпущенниками, отец – Квинт Сульпиций Евграм, грек по происхождению и носитель говорящего имени, мог быть грамматиком, учителем греческого в семье своего господина, а затем и свободным учителем риторики. Греческой и интеллектуальной атмосферой семьи может объясняться и участие мальчика в греческом стихотворном агоне в Риме. Автор предполагает, что именно отец мог сочинить греческие элегические дистихи для эпитафии сына. Однако, хотя «семейная» гипотеза привлекательна и «тепла», всё же ей не следует вполне увлекаться (иногда честолюбивый родитель может вызвать лишь отторжение ребенка), на мальчика мог повлиять учитель, стихи родители могли заказать профессионалу. В этой главе приводится перевод греческих эпиграмм и обсуждается вопрос, что могло послужить причиной смерти мальчика. КЕ не разделяет точку зрения тех, кто понимает выражение ἐξ ἀέθλων εἰς Ἀΐδην ἔμολον буквально, так что мальчик надорвал здоровье, готовясь к состязанию, но справедливо видит здесь гиперболическую антитезу, характерную для пафоса эпитафий. И действительно, мысль о причинно-следственной должна была, видимо, прийти в голову любому, кто узнавал об этой грустной истории, и была частью замысла автора эпитафии, коль скоро смерть мальчика могла наступить вскоре после состязания. Мне кажется, эта фраза в самом начале первой греческой эпитафии должна была объяснить «прохожему», к которому она обращена, почему этот памятник столь «литературен», почему на нем запечатлена целая поэма. Кроме того, она, на мой взгляд, логически связана с глаголом δουπέω, одним из гомеровских евфемизмов для «умер на поле брани», который появляется здесь в контексте пусть поэтического, но всё же агона. Описание художественной техники и характерных топосов эпиграмм дается очень коротко, по большей части, в нескольких сносках. На мой взгляд, эти эпиграммы заслуживают более детального комментария, т.к. выдают руку не дилетанта. На фоне расхожих гомеризмов, которые рассеяны по всему тексту эпитафий и особенно концентрируются в заключении последней, выделяются эллинистические характерные слова и образы. Например, засвидетельствованное лишь с 4 в. до н.э. слово σελίς в эмфатической финальной позиции последней строки так же, как у Симия в эпитафии Софоклу (АG 7. 21. 5-6), где похожая лексика и тот же топос «малой могилы и вечной славы»: τύμβος ἔχει καὶ γῆς ὀλίγον μέρος, ἀλλ' ὁ περισσὸς αἰὼν ἀθανάτοις δέρκεται ἐν σελίσιν. Или у Посидиппа (fr. 705 SH): …γραψάμεναι δέλτων ἐν ρ σέαισ σ ελίσιν, и др. Любопытна аллитерация ἀηδόνας, ἃς Αἰδωνεύς в антитезе ζωούσας ἀηδόνας и Αἰδωνεύς (εἰς Ἀΐδην). Прилагательное φαεινοῦ в конце второй эпиграммы могло вызвать ассоциации с поэмой мальчика о Фаэтоне. Интересно было бы сравнить слог греческих эпитафий и поэмы Сульпиция, если рассматривать гипотезу о том, что учителем мальчика и автором элегий мог быть один и тот же человек. Вторая глава посвящена описанию Капитолийского агона, учрежденного в Риме Домицианом в 86 г. Эта глава носит описательный характер и опирается, по большей части, на реконструкции Кальделли, изложенные ею в монографии, посвященной Капитолийскому агону. В третьей главе, которая является основной в работе, приводится сама поэма- импровизация на тему «Какими словами воспользовался бы Зевс, упрекая Гелиоса за то, что тот доверил колесницу Фаэтону». После предыдущей главы становится ясным, почему именно Зевс фигурирует в заданной теме отчетливо дидактического характера для состязаний, где председательствовал Домициан, едва ли не олицетворявший себя с Юпитером на земле. Дается перевод поэмы и построчный комментарий. Текст, который представляет мальчишескую неразумность Фаэтона и учительскую назидательность Зевса, отчитывающего его недальновидного, хотя и высоко ходящего отца, и, чуть что, незамедлительно карающего своих подчиненных (ради мира на земле), должен был эффектно звучать в исполнении одиннадцатилетнего мальчика. КЕ закономерно связывает поэму с жанром риторической этопеи на мифологический сюжет. Кроме того, впечатляет смешение литературного и реального – судеб обоих безвременного погибших мальчиков, героя и автора поэмы. Текст Ст. 1. Убедительна трактовка значения и образования композита ἁρμελατῆρα, гапакса, образованного по эпическому образцу, в духе Каллимаха и Посидиппа, с помощью которого автор заявляет о своем стиле в первом же стихе. Здесь стоило бы, возможно, отметить перифрастическое обозначение Гелиоса (как один из риторических приемов), имя которого в поэме никогда не называется. Эпитет Гелиоса φαεσφόρος мог коррелировать с заданным в теме именем Фаэтона. Кроме того, композит похож на кальку овидиевского igniferus в строчках non tamen ignifero quisquam consistere in axe / me valet excepto (Met. II, 59–60), которые КЕ обсуждает в связи со следующим стихом Сульпиция. Здесь же и колесница у обоих, и отмеченная КЕ возможная причина прозаического πλήν в стихах Сульпиция (me excepto). 3. В следующих стихах снова появляется гапакс, на этот раз формы: ἁψίδεσσιν вместо привычного в эпосе ἀψῖσι. Эта форма, наряду с другой – θῆκες, характерной для койне, побудили Б. Райта искать здесь лексические параллели с Новым Заветом. Поиск также и христианской тематики у Сульпиция КЕ справедливо называет «надуманным». Другое дело, интересно, принадлежит ли θῆκες автору стихов или тому, кто вырезал их на камне. 5. В ст. 4 автор комментирует слово ἐπαρωγή «помощь» в значении «мщение» и отвергает исправление Айтнера на банальное ἐπαγωγήν, поддерживая остроумное объяснение Чиофи как переход значения от «помогать» к «отражать, защищать». На мой взгляд, здесь можно было бы привести параллель с местом из Лукиана Alex. 28 Μηκέτι δίζησθαι νούσοιο λυγρῆς ἐπαρωγήν, где ἐπαρωγή – в значении «избавления» от тяжелой болезни; в LSJ классифицируется значение ἐπαρωγή как «opposition» «противостояние» чему-то. 6. Перевод «твои замыслы [оказались] неверны богам», кажется, неудачным. М.б., «эти твои замыслы/решения неверны или невероятны для богов», т.е. ни один бог не мог такое замыслить? 12-13. Правильна интерпретация странного, на первый взгляд, ἐς Δήμητρα как «для Деметры», т.е. в расчете на будущий урожай. После ст. 17 комментарии становятся лаконичными, за исключением ст. 25, и не всегда понятно, сам ли автор комментария заметил параллель с Овидием или Гомером или на неё указали его предшественники. Так, без Овидия – saevis compescuit ignibus ignes (Met. II, 312) – 18-й стих Сульпиция καὶ τότ' ἐγὼ π ρὶ φέγγος ἀπέσβεσα кажется просто претенциозным оксюмороном. 20. Интересен у Сульпиция редкий компаратив φλογερώτερος, который не обсуждается в комментарии. 22. В этом стихе стоило бы отметить, что компаратив κακώτερον встречается в эпосе только у Гомера и Аполлония Родосского, похоже, любимых греческих образцов Сульпиция, а затем у Оппиана, Нонна и Квинта Смирнского, причем, только в этой позиции – конец третьей и четвертая стопа. 24. Не выдает ли смешение двух выражений «затаить что-то в душе» и «иметь что- то на уме» то, что Сульпиций не чувствует оттенков греческого языка, а его литературный греческий скорее школьный. 29-30. Нельзя ли попробовать понять καλὸς δρόμος не как приложение к подлежащим, а как именную часть сказуемого? «Лишь когда ты спешишь (= лишь по твоей воле), всякий восход и заход становится (гномический аорист) прекрасным бегом пылающего круга». 31. «Мой разум дал тебе нести бессмертную славу в качестве верной». Предлагаю другой перевод: «Мой разум (= я, по своему замыслу) дал тебе делать это (τόδε, т.е., обеспечивать всегда восходы и закаты) верно в качестве бессмертной славы или в качестве гарантированной бессмертной славы». 33. Непонятно, почему в ст. 3 стоит ἐφ' ἁψίδεσσιν Ὀλύμπου, а в ст. 33 ἐπ' ἀψίδεσσιν Ὀλύμπου. Что об этом пишут комментаторы? 37. «Наполовину» в смысле «держать половину времени под землей, а другую над»? 40. πρη μενῆ я бы поняла предикативно. 41. «Бесстрашного», в смысле, у которого нет «страха божия», страха перед Зевсом, ср. ст. 5. 43. «Быстрее коней», т.е. быстрее, чем сила коней погубила Фаэтона? Заканчивается глава рассуждением о композиции поэмы и о том, могла ли она в действительности быть импровизацией, а не подготовленным заранее текстом. Возникает вопрос, в какой момент и кем она была записана. КЕ предполагает, что у родителей мог остаться черновик стихов. Пассаж о метрических особенностях гексаметра Сульпиция относится к числу наиболее удачных в работе. Убедительно и осмысление удивительных параллелей между Сульпицием и Лукианом, который родился в следующем поколении и вряд ли знал о существовании мальчика, как возникших под влиянием риторической выучки обоих. Школа – явление консервативное, в Греции, Риме и Антиохии гомеровскому диалекту, риторическим приемам и мифологическим сюжетам во времена Сульпиция и Лукиана учили приблизительно одинаково, наверное, так же, как потом в риторической школе Либания или в школах Египта, о которых мы знаем по папирусным находкам. Школьным было и чтение «Метаморфоз» Овидия, вторую книгу которого Сульпиций явно проштудировал заранее. Последняя четвертая глава посвящена технике импровизации в античности и, как и вторая, носит нарративный характер. Я не совсем поняла, в какой момент объявлялась тема – заранее или уже непосредственно на состязании. В последнем случае родители могли отдать резчику поэму, записанную постфактум, а не домашнюю заготовку мальчика. Перед нами единственная, по словам КЕ, сохранившаяся поэтическая импровизация. Тем удивительнее, что она принадлежит ребенку. В Заключении автор на основании анализа лексики и метрики Сульпиция приходит к выводу о том, влияние каких поэтов присутствует в импровизации. Мальчик предстает скорее отличником риторической школы, чем беспорядочным гением. В полезном Приложении дается изображение памятника Сульпицию; свитка, который мальчик держит в руках, словно бы дописывая последние строки поэмы; рубрицированной копии части надписи и фотографии таблички на улице в Риме, названной в честь Сульпиция. Сочинение КЕ написано прекрасным слогом и тщательно вычитано, опечатки единичны и отмечены мною на полях работы. Например, четвертая глава названа третьей. Стилистические замечания: на стр. 12 «Домициан основал Капитолийский агон», лучше «учредил». Технические замечания: ссылки на электронные ресурсы даны без даты обращения. В тексте есть ссылка на перевод А. Никольского «Наставлений оратору» Квинтилиана (стр. 40), однако в списке литературы нет выходных данных этого перевода. На стр. 45-46 автор обещает привести имена еще шести юных импровизаторов, помимо Сульпиция, и называет пять. Итак, все вышесказанное позволяет нам заключить, что работа Кристины Евгеньевны Константиновой удовлетворяет требованиям, предъявляемым к Выпускной квалификационной работе бакалавра по специальности «Классическая филология, византийская и новогреческая филология». «_10___»_06_____________ 2018 г. Доцент каф. класс. фил., к. филол. н. Е. Л. Ермолаева